с какими проблемами сталкиваются беженцы

Свой — чужой. Европа приняла миллионы беженцев. Почему теперь их ненавидят, считают террористами и хотят выгнать?

Добро пожаловать на борт

«Я буду краткой: Германия — сильная страна. Мы справимся», — такими словами канцлер ФРГ Ангела Меркель в августе 2015 года пыталась успокоить жителей Германии, столкнувшейся со страшнейшим со времен Второй мировой миграционным кризисом.

Его началом принято считать лето ⁠2015-го, ⁠когда количество беженцев, прибывающих в европейские страны всеми возможными путями, увеличилось ⁠в десятки раз. ⁠Искать убежища и лучшей доли в Европе кинулись жители охваченных войной Сирии, Афганистана и Ирака. Основным маршрутом миграции стал морской путь от побережья Северной Африки (⁠Ливии, Туниса, Алжира) в средиземноморские страны Европы. Добраться до Италии, Греции и Мальты беженцам помогали контрабандисты — стоимость одного билета на рыболовецкий баркас или надувную лодку с мотором варьировалась от 2,5 до 3,8 тысячи евро.

Несмотря на дороговизну, маршрут по водам Средиземного моря был смертельно опасным: лодки, не приспособленные для плавания в открытом море, часто переворачивались во время шторма, и все, кто был на борту, гибли. Нередко пассажиры умирали от жары и обезвоживания. Тем не менее до сих пор десятки тысяч искателей лучшей жизни выбирают именно этот маршрут.

Не обсудив это с членами парламента, Меркель открыла въезд в страну для всех сирийских беженцев — вне зависимости от того, в какой стране ЕС они изначально оказались. Так Германия стала первым членом Евросоюза, нарушившим Дублинскую конвенцию 1990 года, согласно которой беженцы могли просить убежища только в той стране ЕС, границу которой пересекли первой.

Результат не заставил себя ждать: только за 2015 год по всей Германии было зарегистрировано более 442 тысяч беженцев из стран Ближнего Востока. Заявки на получение убежища в ЕС тогда подали более 1,2 миллиона человек. Сколько мигрантов предпочли не уповать на милость европейских властей и остались на нелегальном положении, остается только догадываться.

Из-за колоссального наплыва беженцев страны Евросоюза столкнулись с двумя проблемами. Во-первых, мигрантов нужно было где-то разместить, и если не интегрировать их в общество, то хотя бы обеспечить минимально комфортные, по европейским стандартам, условия жизни. Во-вторых, европейцам пришлось патрулировать Средиземноморье и спасать мигрантов от верной гибели.

К решению этих проблем европейцы приступили с энтузиазмом. Летом 2015-го страны ЕС договорились разместить у себя по 40 тысяч беженцев немедленно и приняли рассчитанный на два года план расселения еще 120 тысяч человек, скопившихся к тому времени в лагерях беженцев в Италии и Греции. Тогда же стартовала военно-морская операция «София», благодаря которой в Средиземноморье за год удалось спасти около 25 тысяч мигрантов. Всех их тоже разместили в Европе.

И тогда европейское единство пошатнулось. Страны так и не смогли договориться, сколько беженцев, помимо уже прибывших 40 тысяч, должна принять каждая из них. Мигранты между тем продолжали прибывать, и вскоре несколько государств, в том числе Чехия, Венгрия, Румыния и Словакия, отказались их принимать. Что неудивительно. Выяснилось, к примеру, что в 2015-м на каждые 100 тысяч венгров приходилось 1170 мигрантов, тогда как на каждые 100 тысяч британцев — всего 60.

С этого момента миграционный кризис постепенно начал превращаться в кризис европейского единства. Оказалось, что далеко не все европейцы готовы принимать искателей лучшей жизни и оплачивать им эту жизнь своими налогами. Раскол, наметившийся по вопросу о квотах, становился все глубже. Очень скоро прозвучали весьма радикальные предложения: объявить мораторий на иммиграцию в ЕС и разворачивать лодки с беженцами прямо в Средиземном море.

Пороховая бочка

Между тем именно Германии, на долю которой пришелся максимальный приток беженцев, удалось лучше других стран выйти из этой непростой ситуации. По данным The Guardian, более 10 тысяч человек, прибывших в Германию с 2015 года, за пять лет овладели языком настолько, чтобы поступить в учебные заведения. За тот же период более половины прибывших мигрантов устроились на работу и начали платить налоги.

Для Германии это решение стало идеальным примером того, как символический жест [помощи мигрантам] может сочетаться с реальными экономическими мерами. С одной стороны, миграционный кризис стал испытанием для ЕС, а с другой — Германия нашла способ принять беженцев и интегрировать их в свою экономику

Как заявил сооснователь аналитической платформы Geopolitical Cyprus Яннис Иоанну, германская модель интеграции оказалась наиболее удачной, поскольку она была ориентирована прежде всего на образование. «Включение в общество — это не про культурную апроприацию или религию… Вопрос интеграции зависит от особенностей каждой страны», — пояснил эксперт.

Несмотря на позитивные результаты, далеко не все в Германии разделяют оптимизм в отношении миграционной политики Берлина. Тино Хрупалла, сопредседатель одной из крупнейших оппозиционных сил в бундестаге — партии «Альтернатива для Германии» (АдГ) раскритиковал решение Меркель открыть границы и впустить в страну миллионы беженцев. АдГ традиционно выступает за ограничение миграционного потока и введение более жестких законов, которые могли бы ограничить прибытие выходцев из стран Ближнего Востока и Африки.

Хрупалла заявил, что Германия — это фактически страна с открытыми границами, в которую за последние несколько лет въехали уже два миллиона мигрантов. Политик напомнил и о многочисленных преступлениях, вина за которые, по его словам, лежит на приезжих. Он привел статистику: мигранты составляют всего 2 процента населения Германии, при этом 13 процентов подозреваемых в насильственных преступлениях — именно мигранты.

Только в Германии в полицию обратились более 1200 пострадавших. В других странах Европы также наблюдался рост преступности. Эксперты из Финляндии, Норвегии и Швеции сообщали о том, что большая часть арестованных преступников — мигранты.

Однако самые трагические события, заставившие европейцев всерьез задуматься о своем отношении к беженцам, произошли в 2016 году. Тогда мигранты из Сирии, Ирака и Афганистана, причастные к радикальным исламистским группировкам, совершили несколько терактов в городах Германии, в результате которых пострадали десятки человек.

И если уличная преступность усилиями полиции со временем пошла на спад, то тема террористических атак, совершенных джихадистами, по-прежнему остается наиболее болезненной для Европы. По данным Европола, с 2015 по 2020 год выходцы из стран Ближнего Востока и Северной Африки совершили в странах ЕС 118 терактов. В результате этих акций погибли 382 человека. Большая часть арестованных за подготовку терактов и пособничество террористам оказались сторонниками радикальных исламских организаций.

Террористическая угроза оказалась еще одним камнем преткновения для жителей Евросоюза. Пожалуй, самым ярким примером стала Франция, пострадавшая больше всех: с 2015 года в результате атак джихадистов там погиб 291 человек. Это заставило французские власти пересмотреть свою политику в отношении религиозных общин — главным образом мусульманских.

Прежде Париж всегда настаивал на том, что невмешательство в религиозную жизнь граждан — одна из главных ценностей республики. Но теперь государство собирается контролировать эту сферу: жестко отслеживать иностранное финансирование мусульманских общин и организаций, ввести запрет на выдачу справок о девственности и «выгнать» в школы ранее остававшихся на домашнем обучении детей из мусульманских семей. Такие решения, при всем их прагматизме, не могут не провоцировать раскол в обществе, где с каждым годом увеличивается доля исповедующих ислам. И если часть французов ратует за то, чтобы еще больше ограничить деятельность религиозных общин, другие называют такие законы антиконституционными и вредными.

Разногласия на фоне террористических угроз наблюдаются не только в обществе, но и среди политиков. Ангела Меркель пыталась убедить европейцев в том, что теракты и нападения — всего лишь попытка запугать их. По мнению канцлера, ЕС должен и дальше принимать мигрантов и помогать им. Однако ее коллеги из других стран считают иначе. Так, премьер-министр Венгрии Виктор Орбан еще в 2016 году заявил, что для работы венгерской экономики мигранты не нужны, тем более что каждый из них может представлять террористическую угрозу.

Венгрия не нуждается ни в одном мигранте, чтобы экономика [страны] работала. Кому нужны мигранты, тот может их взять себе, но не принуждайте нас — нам они не нужны

Борьба с этой угрозой стала дополнительной статьей расходов для европейцев. Если в 2015-м ЕС тратил около двух миллиардов евро на обеспечение безопасности, то к 2019-му эта сумма выросла почти вдвое, превысив 3,5 миллиарда евро.

Провал за провалом

В 2020 году Евросоюз был вынужден в очередной раз окунуться в миграционные проблемы: пандемия COVID-19 спровоцировала экономический кризис, который еще сильнее ударил по странам Ближнего Востока и Африки. Поток беженцев усилился, мигранты продолжали гибнуть в водах Средиземного моря, европейские лагеря беженцев вновь оказались переполнены.

На этот раз четкого плана действий составить не удалось. Средиземноморские страны, такие как Италия, Греция, Мальта и Кипр, которые ввиду своего географического положения принимают основной поток беженцев, испугались, что им по-прежнему придется нести бремя принимающей стороны, и потребовали справедливого распределения приезжих по всем странам ЕС. Швеция потребовала точнее зафиксировать финансовые обязательства всех членов Евросоюза, а Венгрия и вовсе предложила полностью остановить миграцию.

Таким образом, за несколько лет европейские политики серьезно переосмыслили свое отношение к беженцам и миграции в целом. В августе 2021-го преемник Меркель на посту председателя партии Христианско-демократический союз Армин Лашет заявил, что 2015 год «ни в коем случае не должен повториться». Его поддержал бывший министр внутренних дел Италии Маттео Сальвини.

Открывать двери тысячам потенциальных террористов категорически недопустимо

Такие заявления говорят о том, что даже те европейские страны, которые готовы помогать беженцам, относятся к ним как к угрозе. Об этом рассказал исследователь Берлинского института эмпирической интеграции и исследований миграции (BIM) доктор Надер Талеби.

«У государств Европы есть долгая и печальная история, связанная со странами Африки и Ближнего Востока, когда те были колониями. И в Евросоюзе так и не избавились от колониального мышления, в соответствии с которым мигранты — население колонизированных стран — это угроза», — полагает Талеби.

Теперь Евросоюз готов платить колоссальные суммы другим странам, лишь бы не пускать к себе тех, кто бежит из охваченных войной регионов. Еще в 2016 году ЕС заключил соглашение с Турцией — именно там скапливался основной поток беженцев, стремящихся попасть в Европу сухопутным маршрутом, через Грецию и Балканы. Договор предусматривал обмен задержанных в Евросоюзе нелегалов на сирийцев, получивших статус беженцев в Турции, по принципу один на одного: «европейских» нелегалов принимала Анкара, а сирийских беженцев с официальным статусом — Брюссель. Нелегалов Турция должна была возвращать в их родные страны. Соглашение предполагало, что Турция получит компенсацию в размере шести миллиардов евро за то, что станет буфером между Европой и Ближним Востоком.

Вместе с этим Европа решила сэкономить на спасении беженцев в море. Уже в марте 2019-го морское патрулирование в рамках программы «София» было приостановлено. Причиной стала принципиальная позиция главы итальянского МВД Маттео Сальвини, недовольного тем, что спасенные оставались в Италии, а не распределялись по странам ЕС.

«”София” предназначалась для того, чтобы бороться с контрабандистами и торговцами людьми, а в итоге сама перевезла 45 тысяч человек в Италию. В таких условиях мы не можем контролировать нашу границу, нам нужна общеевропейская система распределения беженцев», — заявил он.

Прогнать нельзя оставить

Какие меры по решению миграционного кризиса ни предпринимали бы власти ЕС начиная с 2015 года, они не принесли желаемого результата: к 2018 году более половины (51 процент) жителей Евросоюза заявили, что хотят существенного сокращения количества мигрантов — или выдворения всех без исключения.

А в 2021 году перед Западом встала еще одна задача: остановить поток беженцев, пересекающих границу ЕС с восточного направления, со стороны Белоруссии. Очередной миграционный кризис грянул в мае, когда большие группы нелегалов из стран Африки и Ближнего Востока, прилетевшие в Минск, начали штурмовать границы Литвы, Польши и Латвии в надежде получить убежище в Евросоюзе. Только за последние два месяца Польша сообщила о 8,5 тысячи попыток мигрантов пересечь границу.

Еще одно событие, которое грозит очередной волной миграционного кризиса, — приход талибов к власти в Афганистане. Афганцы начали покидать страну вскоре после того, как президент США Джо Байден объявил о завершении 20-летней афганской операции НАТО и начале вывода войск.

Большая часть афганской молодежи, говорившая на английском, работала на иностранных военных базах, а с полным выводом американских войск этих вакансий не стало — в стране началась массовая безработица, объяснил профессор антропологии и социологии Женевского центра гуманитарных исследований Алессандро Монсутти. Отчасти именно этим можно объяснить всплеск миграции, начавшийся весной 2021 года.

Пытаясь избежать кризиса, аналогичного 2015 году, и не провоцировать еще большее недовольство населения, многие страны Евросоюза решили действовать решительно и жестко. Если в 2015-м Брюссель заявлял о готовности впустить практически всех беженцев, то в 2021-м риторика изменилась: союз готов пойти на все, лишь бы границы Европы осаждали как можно меньше чужестранцев. 15 сентября глава Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен напомнила, что ЕС намерен реформировать Шенгенское соглашение в части миграционной политики, чтобы блокировать бесконтрольную миграцию.

Работая над реформированием Шенгена, мы должны найти новые пути, чтобы отвечать на эту агрессию и обеспечить единство и сплоченность в защите наших внешних границ

По мнению доктора Талеби, подобные заявления от тех, кто фактически сам подвел Афганистан к нынешнему кризису, звучат странно. Эксперт указывает, что европейские страны наравне с США участвовали в 20-летней военной кампании в Афганистане, которая так и не дала стране ни мира, ни демократии. То же относится и к другим ближневосточным конфликтам, участницей которых так или иначе была Европа.

«Неважно, что люди умирают в Йемене и Судане… До тех пор, пока это не касается европейских границ, этого не существует», — обозначил позицию европейцев Талеби.

Великий раскол

К 2021 году Европа так и не смогла справиться с миграционным кризисом, как обещала Меркель в 2015-м. Европейцы не договорились о единых правилах размещения беженцев, а регулярные теракты громко напоминают о проблемах в системе безопасности и неудачных попытках интегрировать в европейское общество всех приезжих.

Ожидаемой реакцией на распространение радикального ислама и преступлений на религиозной почве стал рост ксенофобии: жители западных стран все чаще проявляют агрессию в отношении мигрантов. К 2019 году в Великобритании, например, число преступлений, совершенных на почве расовой ненависти, выросло на десять процентов. Власти ЕС хоть и не приводят точных данных, но также говорят об участившихся нападениях на приезжих.

Но, пожалуй, главное последствие кризиса — раскол в европейском сообществе. Президент благотворительной организации Diakonie Ульрих Лилие признал, что сейчас правительства стран Европы не могут достичь единства в миграционной политике.

Если пять лет назад между странами ЕС царило взаимопонимание в этом вопросе, то сейчас многие из них выступают категорически против приема новых мигрантов

Основатель фонда «Инициатива по продвижению демократии и предотвращению экстремизма» (MIND prevention) Ахмад Мансур заявил, что странам Евросоюза следует всерьез пересмотреть свою политику в отношении мигрантов, чтобы остановить раскол в обществе. Мансур опасается, что если Брюссель не начнет жестко регулировать приток приезжих, Европу ожидают новые теракты.

«Германии и дальше следует помогать людям, покидающим свою далекую родину из-за войн и социальных кризисов. Однако есть вещи, которые не должны больше происходить, — считает Мансур. — Например, миграция должна жестко контролироваться, убежище не должны получать люди, которые приехали только из экономических соображений. Тем более к нам не должны попасть те, чью личность невозможно установить».

Существует и еще одна проблема, закрыть глаза на которую европейцам не позволяет историческая память. С 2015 года в странах ЕС растет число преступлений, связанных с антисемитизмом — болезненной для Европы темой, оставшейся в наследство от Второй мировой войны. Но теперь стремление европейцев к свободе и равенству сталкивается с убеждениями приезжих, многие из которых крайне враждебно относятся к евреям. Сотрудница Берлинского института эмпирических исследований миграции и интеграции Зина Арнольд рассказала, что почти все опрошенные ею мигранты критически высказались о государстве Израиль и практически ничего не знали о Холокосте, Второй мировой войне и Адольфе Гитлере.

Европейские власти не могут не осознавать вышеперечисленных угроз, и это осознание поставило их в крайне неудобное положение, выйти из которого без потерь едва ли возможно. С одной стороны, европейские лидеры обязаны сохранять либеральные и гуманистические ценности, которые отстаивали с момента образования Евросоюза. С другой — им приходится выбирать между толерантностью к приезжим и безопасностью собственных граждан в ситуации, когда эти понятия все чаще противоречат друг другу. Что же касается граждан, то свое отношение к политике властей они наглядно демонстрируют на выборах, все чаще голосуя за правых популистов, обещающих остановить приток беженцев.

Миграционный кризис сильно ударил по европейскому обществу, расколов его на тех, кто по-прежнему считает своим долгом помогать гонимым, и тех, кто считает, что этот долг уже оплачен сполна. Бороться с этим расколом становится все сложнее, а быть может, уже и бессмысленно. Европейское гостеприимство закончилось в тот момент, когда европейцы осознали, что гости не собираются покидать их дом, но и не готовы жить по правилам хозяев. А когда твой дом осаждают толпы незваных гостей, о защите либеральных ценностей думаешь в последнюю очередь.

Источник

Жизнь«Мне никто
не поможет»:
Как беженцы
и мигранты переживают пандемию в России

С какими проблемами столкнулись люди, что ищут новую работу или новую жизнь в другой стране

Когда в середине марта Россия закрыла границы на въезд, в аэропортах застряли тысячи трудовых мигрантов. Чаще всего это были жители Узбекистана, Таджикистана и Кыргызстана — они просто не успели вернуться на родину после зимней вахты. «В некоторых аэропортах люди уже прошли паспортный контроль, но их рейс отменили, а обратно в Россию не пускают. В итоге они спят на полу и даже воду покупают по баснословным ценам. Люди в обморок падают от голода», — рассказывал правозащитник и глава межрегионального узбекского землячества «Ватандош» Усман Баратов. Позже граждане Киргизии, застрявшие в аэропорту Новосибирска, объявили голодовку — к этому моменту некоторые пассажиры ждали своего рейса уже две недели.

После этих скандальных случаев МВД разрешило иностранцам остаться в России вне зависимости от визы и цели визита — до снятия карантина — и продлило им срок действия вида на жительства, если он заканчивался этой весной. В России, по оценке РЭУ им. Плеханова, не менее 12 миллионов мигрантов — это примерно 8 % населения, из них два миллиона живут и работают в Москве. Официальный статус беженца ещё у 487 человек, право на «временное убежище», которое по российским законам выдаётся на год, получили почти 42 тысячи человек, 96 % которых — граждане Украины.

Во время пандемии мигранты и беженцы оказались одной из самых уязвимых социальных групп. Часть из них лишилась рабочих мест, а значит, средств к существованию, многие, наоборот, вынуждены были работать на стройках и в системе ЖКХ и рисковать здоровьем, пока остальное население страны продолжало самоизолироваться. И у тех, и у других обычно очень плохие жилищные условия и минимальный доступ к российской медицине.

Одинаковый риск

В России мигранты часто живут в зарегистрированных или неофициальных хостелах, которые становятся очагами инфекции просто потому, что соблюдать социальную дистанцию в комнате, где живёт десять человек, невозможно. Так произошло, например, в деревне Новосергиевке в Ленинградской области: в середине апреля у 123 мигрантов в одном хостеле обнаружили COVID-19. Сначала этот диагноз заподозрили только у 14 человек, после чего представители Роспотребнадзора, Следственного комитета и МВД обязали собственника обеспечить условия для самоизоляции и соблюдения социальной дистанции, но он этого не сделал — халатность увеличила статистику заболеваемости всей Ленинградской области в полтора раза. Этот случай совсем не уникальный: чуть позже сто человек заболели в хостеле под Иркутском — при этом они всё равно продолжали работать. У 125 человек диагностировали COVID-19 на стройке в Мурманской области, ещё у 68 — в Башкирии. Ещё один случай массового заражения совсем недавно зафиксировали в той же Ленобласти.

Экстремальные бытовые условия, на которые из-за низкой оплаты труда вынуждены соглашаться рабочие строек и системы ЖКХ, сыграли во время пандемии против самих же мигрантов. Вице-мэр по строительству Марат Хуснуллин объяснял, что стройку останавливать нельзя, иначе в будущем не получится выйти на те же темпы, что были до пандемии, мигранты же и так живут скученно, то есть риск заболеть на работе и дома у них практически одинаковый. Тот же аргумент в финале карантина повторил уже мэр Москвы Сергей Собянин — он дал понять, что возобновление работы строек поможет хотя бы экономике, а мигранты рискуют и в изоляции.

Девелоперы, которые обязаны были содержать мигрантов во время простоя (это обходилось им примерно в 800 миллионов рублей в месяц), тоже жаловались Путину: даже временное прекращение работы на строительных объектах «усилит социальную напряжённость» и приведёт к «рискам большего распространения инфекции». Застройщики говорили, что обеспечат мигрантам все необходимые условия для жизни, но проверить выполнение обещания было сложно: бизнес не спешил делиться деталями, ссылаясь на то, что организацией удобств для строителей занимаются подрядчики.

«У работодателя два варианта: попытаться усадить их (строителей. — Прим. ред.) на квазикарантин и платить зарплату или вывозить на работу и тоже платить зарплату. Понятно, что в складывающихся условиях всем выгодно второе», — говорил юрист Иван Соловьёв. Строительный карантин в Москве оказался самым коротким — его держали до мая. Ещё до этого президент призвал губернаторов проявлять «гибкость»: если применять меры защиты, можно «не тормозить стройку, не замораживать объекты».

Без патентов

«Я уехала из Нигерии ещё подростком, чтобы помогать семье, — рассказывает Дженнифер. — Сейчас я здесь шесть лет работаю парикмахером, но конкретного места работы у меня нет: обычно я просто прихожу домой к клиентам. Мой доход и до пандемии полностью зависел от них: если я не смогу делать причёски, то мне будет нечем платить за квартиру и не на что кормить мою дочь. Моя жизнь сейчас в руинах: всё, что я делаю весь день, — это молюсь за больных и за свою дочь. Отец ребёнка бросил нас, я не знаю, где он. Иногда я ложусь спать голодная, потому что еды нет. Другую работу я тоже не могу найти: у меня просрочены документы, никто сейчас не возьмёт меня».

Правозащитники предлагают распространить на мигрантов президентские пособия по потере работы — россиянам, потерявшим работу с 1 марта, должны выплатить сразу три таких пособия. Подобную рекомендацию направило в правительство и государственное Агентство стратегических инициатив. Однако до сих пор этот вопрос не решён, так что рассчитывать на государственную помощь мигранты и беженцы пока не могут.

В апреле власти Москвы разрешили трудовым мигрантам работать без патента до 15 июня, но на практике и это послабление только декларируется, а не исполняется. «К сожалению, этот указ работодатели интерпретируют по-разному. Многие трудовые мигранты вынуждены оплачивать его, потому что этого требует работодатель, — рассказывает советник «Гражданского содействия» по вопросам миграции Екатерина Росоловская. — Но и для тех, кто потерял работу, ясности нет. Многие всё равно продолжают платить за патент, опасаясь выдворения».

Этой осенью Айзат должна была отвести ребёнка в первый класс, но теперь сомневается, сможет ли в принципе побыть дома в этом году: границы закрыты,
да и денег на поездку нет

Росоловская говорит, что многих трудовых мигрантов увольняли одним днём — без каких-либо выплат, гарантий или хоть какой-либо ясности. «В сложной ситуации оказались почти все мигранты. Большинство никак не защищены в отношениях с работодателем, и они первыми попадают под увольнение и не получают никаких выплат. Кроме того, мигранты работают в секторах, которые невозможно перевести на удалённую работу. Но говорить о точной статистике сложно: мы знаем, что некоторые посольства организовывают рейсы для вылета своих граждан на родину, но число людей, которым это удаётся, нам неизвестно».

Не спешат брать на работу трудовых мигрантов и другие российские работодатели — об этом нам рассказала уроженка Кыргызстана Айзат. Окончив на родине факультет международных отношений, в 2017 года она переехала в Москву. В Москве она работала няней и продавщицей в продуктовом магазине, а потом устроилась оператором в колл-центр — незадолго до карантина всех сотрудников попросили уйти в неоплачиваемый отпуск, не заплатив даже за уже отработанное время.

Сейчас Айзат живёт в двухкомнатной квартире вместе с ещё шестью людьми. «Мои соседи по квартире очень переживают, что ни у кого нет работы, а за квартиру нужно платить — и мы не знаем как. Когда наступил карантин, я пробовала найти другую работу. Я искала вакансии продавца, потому что у меня есть такой опыт работы и все магазины были открыты даже на карантине. Куда бы ни обращалась, мне отвечали, что берут только граждан России. Не получилось».

Cемья Фатимы не могла даже заплатить
за квартиру. Отсрочить платёж тоже
не получалось: у хозяйки их «трёшки» трое детей и для неё сдача квартиры в аренду — единственный источник дохода

Айзат не только отправляет деньги родителям, но и копит сама: летом она хотела уехать на родину, где сейчас с её родителями живёт её сын. Этой осенью Айзат должна была отвести ребёнка в первый класс, но теперь сомневается, сможет ли в принципе побыть дома в этом году: границы закрыты, да и денег на поездку нет. «В Кыргызстане сейчас всё равно не лучше, — продолжает она. — Закрывается малый бизнес, люди семьями сидят дома, потому что остались без работы. Слышала, что некоторые начинают продавать домашнюю мебель, чтобы купить хотя бы продуктов детям. Долго по всей стране не работал и транспорт, поэтому люди сдавали в аренду свои велосипеды. Это я ещё не говорю о медицине — её уровень нельзя сравнить с российским».

Айзат переживает, что если она не найдёт новую работу, то скоро ей будет нечем платить за квартиру. Однако она считает, что ей ещё повезло: оставшись без работы, Айзат тратила накопления — чего не могут позволить себе многие другие мигранты. «30–40 процентов мигрантов [потеряв работу] оказались в ситуации острой нужды. У некоторых [мигрантов] в Москве есть накопления: они откладывают деньги, чтобы открыть бизнес или купить квартиру в Кыргызстане. А есть люди, которые содержат на родине большие семьи, им нужно платить по кредитам. То, что они заработали, сразу отправляют своей семье. Вот они оказались в самой сложной ситуации. Есть люди, которые специально хотели приехать в Москву весной, чтобы найти работу. Они остались без работы, денег, продуктов и даже жилья».

Нечем платить

Не все могут работать в пандемию: кому-то это не позволяет состояние здоровья. Например, беженке из Афганистана Фатиме (имя героини изменено по её просьбе). Женщина переехала в Россию, когда ей было пять лет: её семья спасалась от войны. Сейчас она живёт вместе с мужем, ребёнком и другими членами семьи — десять человек делят три комнаты. У папы Фатимы диагностирован рак, а у неё самой — аутоиммунное заболевание, из-за которого она боится выходить из дома. До всеобщей изоляции Фатима неофициально трудилась ассистентом стоматолога в клинике у дома, но, как и многие другие, она осталась и без работы, и без денег. «Я бы и рада сейчас найти новое место, но не могу: любая инфекция и у меня, и у папы может протекать очень тяжело. Даже обычная простуда, — рассказывает она. — Конечно, я могу найти сейчас работу, я по образованию медсестра. Но я точно знаю: если подхвачу что-то, то убью отца. Поэтому пока сижу дома, но когда карантин закончится, то, конечно, буду искать новую работу».

Своего рабочего места лишился и муж Фатимы, прежде работавший грузчиком в одном из московских торговых центров. Она рассказывает, что в какой-то момент их семья не могла даже заплатить за квартиру. Отсрочить платёж тоже не получалось: у хозяйки их «трёшки» трое детей и для неё сдача квартиры в аренду — единственный источник дохода. «Она понимает нас, я понимаю её — но что нам делать? На квартиру в итоге мы деньги нашли, но мне всё равно страшно. Страшно, потому что скоро мы не сможем покупать ребёнку даже самое необходимое. Я боюсь даже думать об этом», — рассказывает Фатима.

Екатерина Росоловская считает, что сейчас можно говорить о гуманитарном кризисе в среде мигрантов и беженцев. До эпидемии большинство запросов «Гражданского содействия» было связано с юридической помощью: получить документы, обратиться за убежищем, обжаловать отказ миграционной службы. Сейчас люди всё так же обращаются с этим, но в то же время в несколько десятков раз выросло число обращений за гуманитарной помощью. «У мигрантов и беженцев нет никакой социальной поддержки, так что людям просто нечем платить за аренду и не на что купить продукты. Сейчас большинство наших заявителей сидят без работы уже почти три месяца, никаких накоплений у них, конечно, не было. При этом многие находятся в России с семьями — с детьми, которых нужно кормить. У многих есть риск оказаться на улице из-за долгов по арендной плате».

Иностранцы по внешности

Заразившись новым коронавирусом, мигранты и беженцы часто не могут получить медицинскую помощь: для государственной нужен полис обязательного медицинского страхования, для частной — деньги. «В обычное время многие обращаются в частные клиники — зачастую в „свои“, которые открывают их соотечественники. Сейчас у большинства нет на это денег. В экстренных случаях можно позвонить в скорую: фельдшеры обязаны оказать экстренную медицинскую помощь всем, независимо от гражданства и наличия полиса, и при необходимости госпитализировать человека в больницу. Но скорая помощь сейчас перегружена — так что, как правило, ждать помощи приходится долго», — продолжает Росоловская.

Беженцы и мигранты в России столкнулись и с резким ростом ксенофобии. И хотя эта проблема совсем не уникальна, тем, кто сейчас переживает карантин в России, всё равно легче не становится. «Наши заявители — особенно те из них, кто легко идентифицируются как иностранцы по внешности, — сталкиваются с обвинениями в том, что они виноваты в эпидемии в России, — говорит Росоловская. — Это типичная реакция российского общества, в котором и в обычное время уровень ксенофобии достаточно высок. Нетерпимость подогревается общественным дискурсом и средствами массовой информации. К примеру, преступления, которые совершают мигранты, часто освещаются с броскими заголовками, в которых указывают этничность преступников. „Мигранты из Узбекистана зарезали…“ Мы не увидим подобных заголовков, если речь идёт о россиянах. По официальной статистике, мигранты совершают очень мало преступлений, но благодаря подобному освещению стереотип укреплён в общественном сознании».

Доказательств тому, что мигранты совершают больше преступлений
в пандемию, нет даже в официальной статистике. Более того, за время карантина их число снизилось

Причиной вспышки ксенофобных настроений эксперт называет фрустрацию россиян и страх перед будущим в условиях экономической неопределённости. В пандемию именно мигранты стали мишенью для усилившейся ненависти и нетерпимости. «В социальных сетях ходят посты о том, как мигранты, потерявшие заработок, начинают грабить и убивать россиян. Дегуманизирующий миф об агрессивном, озлобленном, диком мигранте укоренён в российском обществе, хотя не имеет под собой реальных оснований. Так общество просто вымещает свою агрессию на менее защищённую социальную группу, а стигма только подогревает такие настроения», — считает она.

Эти страхи подпитываются и комментариями чиновников — на возможный рост преступности среди мигрантов, отменяя строительный карантин, намекала мэрия. Хотя доказательств тому, что мигранты совершают больше преступлений в пандемию, нет даже в официальной статистике. Более того, за время карантина их число снизилось — как в Москве, так и в других российских регионах. «Мы внимательно следим за статистикой, которую нам даёт ГУВД, и видим, что количество преступлений с участием иностранных граждан сокращается», — сказал заместитель мэра столицы по вопросам экономической политики и имущественно-земельных отношений Владимир Ефимов. «Количество преступлений, совершённых на улицах, площадях, в парках и скверах, уменьшилось на 7,1 %, — сообщает МВД. — А количество преступлений среди иностранных граждан снизилось на 1,2 %, в том числе по убийствам — на 2 %, разбоям — на 8,1 %, грабежам — на 9,4 %, кражам — на 5,5 %».

После карантина

Рассчитывать, что выход из карантина решит проблему, тоже не приходится. Мигрантам и беженцам справиться с экономическими последствиями пандемии будет даже тяжелее. Нынешний кризис в России уже называют сильнейшим за последние десять лет, безработица выросла до крупнейшего значения за последние четыре года, а ВВП по итогам года может снизиться на 5 %. Ценность рабочих мест будет расти, и это напрямую повлияет на доступность работы для трудовых мигрантов, которые и так чаще всего трудятся на низкооплачиваемой работе. Тем более что некоторые представители власти в регионах уже предлагают закрепить трудовую дискриминацию в законе.

Гражданам своих стран помогают консульства и посольства в России, но их ресурсы тоже ограничены: дипломаты не могут решить проблемы всех сразу. Власти Таджикистана пообещали забрать из РФ граждан, которые остались в центрах временного содержания, — но многие временные мигранты живут в хостелах или квартирах, и таджикские чиновники это тоже понимают. То же самое можно сказать и про граждан Кыргызстана: местное посольство недавно призывало не верить информации о продажах билетов на рейс Москва — Бишкек, потому что улететь на родину смогут только те люди, имена которых значатся в посольских списках. Тем, кто остался в России, власти помогают жильём, деньгами и даже продуктами — но и этой помощи часто не хватает.

Помогают и благотворительные фонды, которые занимаются проблемами мигрантов и беженцев — им сейчас нужны не только деньги, но и продукты питания, средства гигиены, одежда и другие повседневные вещи. «Мы помогаем продуктами, а в острых ситуациях — и деньгами. Если человек уже оказался на улице, мы помогаем найти временное жильё. Нескольким людям мы оплатили хостел на месяц, иногда удаётся найти какие-то другие варианты. Например, один из московских отелей на время эпидемии согласился бесплатно разместить у себя несколько мигрантов, которые оказались на улице», — рассказала Екатерина Росоловская.

Наши собеседницы говорят, что сейчас они ничего предпринять уже не могут — и лишь надеются, что пандемия скоро закончится. «Сейчас я рассчитываю только на свои силы: ни от кого помощи не жду, мне никто не поможет», — говорит Айзат. «Я не знаю, каким будет будущее, но я надеюсь найти работу, — говорит Дженнифер. — Я хочу, чтобы моя дочь могла учиться в России. Я молюсь, чтобы эпидемия закончилась как можно скорее, потому что каждый день живу в страхе».

Вы можете помочь, оформив разовое или регулярное пожертвование «Гражданскому содействию» или другим фондам, которым занимаются проблемами мигрантов и беженцев. Помощь нужна разная, больше о ней можно узнать по этой ссылке.

Источник